Достаю из шкафа свой самый тёплый свитер с высоким горлом. И пару новых тёплых носков. Вкладываю ей в руки.

На улице отвязываю Тару. Она подозрительно обнюхивает меня. Даю облизать руки. Пусть запоминает запах Ники. Дождь усиливается. Сажусь в машину. Включаю радио послушать городские новости. Параллельно открываю ноутбук. Интернет, сука, опять не ловит из-за пасмурной погоды.

Бук надо забрать, чтобы мы могли общаться. Покопавшись в бардачке, достаю наши браслеты. Кладу в карман. И терпеливо жду, крутя радиостанции: может, что-то сообщат о произошедшем?..

Но на одной музыка, на другой политика, на третьей реклама, на четвёртой просто весёлый трёп… На пятой…

«… Выстрелом в голову был убит известный предприниматель, владелец сети автосалонов… Павел Градский…»

В моих глазах темнеет, всё внутри опускается.

Убит! Не помогли мои предупреждающие выстрелы. Как жаль…

Бросаю ноут на соседнее сиденье, ложусь на руль на руки… По стеклу льёт дождь.

«В данный момент ведётся расследование… Полиция не разглашает подробностей…»

Я должен сказать Нике, что её отца убили? Заебись… Я не хочу!

Вспоминаю, как трогательно и по-детски она меня убеждала, что он очень любит её и всё отдаст. И в этом тоже было много любви к отцу. Я не могу ей сказать… Не сейчас!

Я вообще не готов такое сообщать ей!

К тому же… Посторонний мужик сбил на её глазах человека, угрожал ей оружием, похитил. А теперь он говорит, что её отец застрелен дома в момент, когда он её похищал. И сразу вопрос: кем застрелен?

Ебать…

Нервно веду по волосам руками. Как быть?! Скажу — она сойдёт с ума от страха. Потому что больше нет за спиной отца, который вытащит. А мне она пока совсем не доверяет! И после такой новости не поверит ни одному моему слову. А я не могу её отпустить. Её тоже уберут следом, а меня посадят за похищение.

Чего делать-то? Врать? А что именно врать-то? Я очень хреново вру. Не умею и не люблю.

Снова кручу частоты на радио. Бук домой брать опасно. Если дадут инет, и она залезет в новости? Или напишет кому-нибудь, что она здесь? А если напишет не тому человеку?.. Отключить инет? Запаролить? Но она же будет пытать меня, имея возможность общаться, а я пока не знаю, что говорить.

Надо взять паузу и всё обдумать основательнее. Ничего пока не говорить. К новостям из внешнего мира не пускать. Попробовать расположить к себе, чтобы стала доверять. И чтобы когда скажу про отца…

Да я не смогу это сказать ей! Ну что за пиздец?!

В эмоциях несколько раз вколачиваю кулаком в панель.

Сколько теперь мне тут держать её в плену?..

Окей. Я сейчас слеп. Не надо делать поспешных шагов. Надо сначала всё выяснить основательнее. Потом уже придумывать, как говорить с Никой.

Прячу подальше ноутбук. Достаю из куртки отрывной блокнот с ручкой, что дал мне сегодня админ. Осталось листиков десять… А нахрен мне эти листики, если я всё равно пока ничего не могу сказать ей?

Ладно… пусть будут.

Захожу обратно. И с улицы сразу же чувствую, что запах в моём доме изменился… Среди насыщенного запаха сауны я улавливаю тонкие нотки женских духов. И меня уносит в то наше первое столкновение в ТЦ. Когда меня снесло от неё, закоротило и… я встрял.

Медленно иду наверх. Лестница поскрипывает…

Держать её в неведении — это ужасно. Но что же делать?

Обняв мой свитер как мягкую игрушку, Ника задумчиво смотрит в окно. Опускает лицо, вдыхает запах и снова смотрит вдаль, хмуря брови.

Застыв, наблюдаю.

— Я тебя помню, Саша… — шепчет она, не оборачиваясь. — Лица не помню. А запах помню… Он мне снится. Я тогда наткнулась на тебя в торговом центре… на втором этаже… Может быть, ты даже и внимания тогда не обратил, — пожимает она плечами. — А со мной потом случилось кое-что страшное. И тот день — как день сурка… Теперь снится мне в кошмарах. И начинаются они всегда с нашего столкновения.

Сажусь перед ней на колени. С тревогой заглядывает мне в глаза. Стягиваю с дивана носки, надеваю ей на ступни. Большие… Подворачиваю. Сжимаю её пальчики.

— Ты не помнишь тот случай? Месяцев восемь назад.

Поднимаю взгляд:

«Я помню…»

Едва сдерживаюсь, чтобы не провести ладонями по её икрам вверх. Не прижаться губами к красивым коленям.

— А что сказал папа? — вдруг переключается она. — Ты написал ему?

Ну вот… Давай, Беркут. Ври правдоподобно.

Достаю блокнот с ручкой. Пишу: «Мой телефон разбит. Завтра. Ложись спать и ни о чём не переживай!»

Она внимательно читает написанное.

— Просто он очень волнуется…

Киваю, отводя взгляд. Встаю и тяну её за руки на себя. Ника как гуттаперчевая куколка… Снимаю с неё плащ.

— Что ты делаешь? — обнимает себя за обнажённые плечи.

Застилаю диван постельным бельём. На кровати ей было бы удобнее, но она двуспальная. И я боюсь, что Ника воспримет это как то, что я планирую разделить её с ней. А диван сложен. И второго там не предполагается. Ей будет спокойнее.

Кладу на спинку новую футболку подлиннее.

«Ложись спать», — говорю ей губами. Ухожу к окну, отворачиваясь от неё. И долго смотрю на фонари, давая ей время переодеться. Свет внутри комнаты создаёт слабое отражение в стекле. И я вижу силуэт Ники. Но деталей не вижу никаких…

Ника…

Здесь…

Со мной…

Закрываю глаза.

Как это могло бы быть чудесно… Но обстоятельства, увы, ужасны.

Глава 16 — "Нет" (Ника)

Я закрываю глаза, делая вид, что сплю. Сама же наблюдаю из-под приоткрытых ресниц за этим Сашей. Он тоже не спит. Повалялся… покрутился на застеленной кровати… и снова поднялся. Сидя по-турецки ко мне спиной, смотрит в своё огромное окно.

Собака наконец успокоилась… В комнате стало тепло, и я согрелась.

С хрустом размяв шею, Саша стягивает с себя чёрную водолазку. Настольная лампа бросает тени, и рельеф его спины смотрится очень внушительно. Плечи широкие… Хотя сам он не выглядит массивным. Скручивается, разминая тело. На плече тату — морда овчарки и «ПВ». Что это значит? Я совсем не разбираюсь в таком.

Уже не в джинсах, в спортивных домашних штанах. Пояс низкий… Пистолета за ним больше нет. Наклоняется над столом, перебирая журналы. Его паховые мышцы вдоль пресса словно вырезаны из камня. И навеивают фантазии об их логическом продолжении ниже. Поворачивает лицо ко мне. Зажмуриваюсь крепче.

От усталости и тепла клонит в сон. Но страшно… Его боюсь? Бояться его такого — спокойного, домашнего — не получается. Никак мне не верится, что человек, который целовал мою ладонь, надевал на меня носки, грел мои руки в своих, может сделать что-то плохое, когда я усну. Это какой-то бред… Мало того, я, наверное, сошла с ума от происходящего, но мне хочется попросить его о помощи.

Но это тоже бред, ведь он — причина того, что мне нужна помощь.

«И вообще, — напоминаю я себе, — он убил человека!» Жестоко раздавил его. Он в меня целился. Похитил! Удерживает силой! Папе не звонит…

И я испытываю глубокое чувство обиды на этого странного Сашу. Такое, которое можно испытывать только к близкому человеку, когда он ведёт себя как чужой и жестокий. Не ненависти, а именно обиды. Вот что со мной не в порядке?..

На этих мыслях я отключаюсь.

А просыпаюсь от пения и чириканья лесных птиц. Проморгавшись, замечаю, что верхняя фрамуга окна открыта, в комнате жарко… и я вся распахнулась… Чёрт! Натягиваю футболку пониже.

Кровать пуста. Снизу — ни звука. На цыпочках бегу к окну и выглядываю. Прямо под окном вижу Сашу за полупрозрачной перегородкой летнего душа. Из-за поворота вылетает собака. Рефлекторно делаю шаг назад. Уговариваю себя, что она далеко, и успокаиваюсь.

Моя критичная дистанция — метра три. Тогда я перестаю контролировать паническую атаку и отключаюсь. А так — просто очень неуютно.

Разглядываю дальше. Двор, чуть в стороне недостроенный двухэтажный дом, машина… высокий забор… Запоминаю на всякий случай номер машины. И внутри у меня опять нарастает паника. Потому что Саша не скрывает ни имени, ни номера машины. А ведь отец его уничтожит, если найдёт. Не может же он этого не понимать? У него очень умные глаза… Уверена, понимает он побольше моего. И мне в голову приходит только одно рациональное объяснение того, что он ничего не скрывает. Я не смогу об этом всём рассказать…